Аркадий Голиков родился в 1904 году, а в 1919-м ушел в Красную Армию добровольцем. 15-летний подросток командовал ротой сначала на Петлюровском фронте, затем на Польском. В этом же году он переболел цингой, сыпным тифом, был контужен. В 1921 году 17-летний командир полка подавлял восстание в Тамбовской губернии, после чего был назначен начальником второго боевого района на монгольской границе. Ежедневные боль, кровь, смерть не могли не сказаться на психике мальчишки, которого поставили распоряжаться судьбами многих людей. Вначале у Аркадия обнаружили травматический невроз, вызванный контузией, а затем развились серьезные психические отклонения. 20-летний красный командир, испытавший на себе за пять лет войны все ее ужасы, был уволен из армии по болезни. Похожая судьба была, вероятно, у многих российских мальчишек, родившихся в интеллигентных семьях, но в отношении Аркадия Гайдара это кажется невероятным. Необыкновенно светлые и добрые книги, автором которых является Гайдар, остаются любимыми уже несколькими поколениями детей. Кажется, что написать их мог только очень благородный, высоконравственный человек.
Но сам Аркадий Петрович так никогда и не узнал об истинном значении своего псевдонима. Он ушел на одну войну в четырнадцать лет и погиб на другой в тридцать семь. Конечно, на тех войнах он был вооружен самой действенной ленинской идеей, которая автоматически давала всем красным командирам индульгенцию от мук совести.
Девяностые годы ― время Гайдара-опричника, Гайдара-карателя. Не давешний бог красного Олимпа, не доброглазый вожатый, играющий пионерам на сопилке ― ошарашенным согражданам предстал юный комбат на кровавом горячем жеребце: мчится Гайдар лесами Тамбова, горами Хакасии, гибельный, как всадник Апокалипсиса. Хрустят под копытами хакасские косточки, летят белогвардейские головушки, падают с рассеченными лицами белобрысые крестьянские дети, гулко хохочет комбат, скалит красную пасть. И такой яростный, что даже сами чекисты не выдержали, прогнали его прочь: ― Иди, ― говорят, ― Гайдар-палач, в Москву, да хорошенько подлечись...
Он и потом не угомонился, Гайдар. Вечерами, когда накатывала смертная тоска по крови, он сам себя резал бритвой, литератор-маньяк...
Новое гайдароведение ― «психиатрическое» ― сформировалось в начале девяностых. Эпиграфом к нему может служить знаменитая «дневниковая» фраза: «Снились люди, убитые мной в детстве… ».
У этой превосходной (кроме шуток, сильная строчка!) «снились люди » отсутствует первоисточник. То есть, нет такой замшелой общей тетради, пожелтевшего клочка бумаги, куда бы сам Гайдар записал это признание. Приснившиеся покойники проживают исключительно в исследовательском пространстве «нового гайдароведения». Мертвый отряд без роду-племени марширует строем из статьи в статью. Каждый новый текст ссылается на былое цитирование ― круговая порука. Петров говорит: ― Я прочел об этом у Иванова. Прижмешь Иванова ― он тычет на Сидорова, а Сидоров ссылается Петрова.
В таком же режиме существует и вся прочая «правда» о Гайдаре. А она страшна: красный Билли Кид, сгубивший ― Х. Л. Борхес не даст соврать ― не одну тыщу человек, не считая хакасов.
По крайней мере, писатель Владимир Солоухин, автор псевдо-документального романа «Соленое озеро» ведет счет на тысячи. Солоухинская правда сильна художественностью и деталью. Чего стоит одна хакасская бабушка из воспоминаний деятеля культуры Г. Топанова, старушка, заботливо собирающая в деревянную мисочку мозги сыночка, после того как юный психопат Гайдар размозжил ему голову из маузера...
Вот не было бы этой де-ре-вя-я-я-нн-ой (стеклянной или оловянной) миски с мозгами ― то можно было бы засомневаться, потому что очевидцу злодейства Топанову (пожалуй, единственный проименованный свидетель в «Озере») в тот момент было пять годков, но он помнил, что стрелял из маузера командир в папахе. А поскольку папаху на всю страну Советов носил только Аркадий Гайдар, то сами понимаете...
По-хорошему, злосчастная папаха как примета убийцы ― чуть более значительна, чем, допустим, штаны. Убийца был в штанах. А Гайдар штаны носил.
Но одной миски с мозгами мало. Нет масштаба. Две тыщи белых офицеров, что сдавались в плен, велел шашками посечь. Замочил ― и в прямом, и в переносном, и в путинском смысле ― в озере Божьем местных жителей: с тех пор там табу на отъевшуюся на человечине рыбу. Семьдесят шесть человек ― детей и старух включительно ― лично расстрелял из пулемета: поставил в шеренгу и выкосил. (Цифра 76 ― еще одна деталь, работающая на достоверность. Вот сто человек ― это сомнительно, а 76 ― вроде, достоверно. Но лично я бы написал ― 73. Это более оптимально. Или же 69. Можно и 81).
Есть даже цитата самого Сталина (тут Солоухин честно говорит ― «цитату приписывают Сталину») который, вроде бы сказал, подивившись делам кровавого юнца: «Мы то его простим, но простят ли его хакасы?». Создается впечатление, что в 1922-м году звериные выходки чоновца Аркадия Голикова получили всероссийский резонанс. Мелкий бес просил прощения, а Диавол с оглядкой грехи отпустил...
Но в 22-м году Сталин, только что занявший тогда еще сравнительно скромную должность генерального секретаря РКПб, не был уполномочен карать или миловать жестокого комбата из Енисейской губернии и произносить исторические фразы.
С «правдой» о Гайдаре есть одна серьезная закавыка. Нет ни одного документа, свидетельствующего о вырубке реликтовых офицеров, о пулеметных забавах и ледовом побоище на озере Божьем... Для серьезного исследования отсутствие материалов ― проблема.
На это у новых гайдароведов имелся выверенный ответ ― документы того страшного времени просто не сохранились. Поэтому зверства приходилось реконструировать своими силами ― на свой вкус.
Как же не сохранились документы? Вот они, в архиве. Каждый чих Гайдара зафиксирован. Куда поехал, что приказал ― весь Гайдар, как на ладони. Он действительно был под колпаком у ГПУ. Были доносы, его проверяли, допрашивали. И за все время расследования не поступило на восемнадцатилетнего комбата одной жалобы от местного населения, а уж, наверное, не упустили бы возможность составить бумагу и поквитаться с убийцей.
Гайдар, конечно же, свирепствует. Но исключительно в виртуальном пространстве психиатрического гайдароведения. Уличенное в клевете, оно выкручивается с иезуитской ловкостью.
Спрашивает, глядя в глаза: ― Время было страшное?
Отвечаю: ― Не простое...
― Гражданская война ― это братоубийственная бла-бла-бла?
Осторожно соглашаюсь: ― Бла-бла-бла...
― Бритвой-то Гайдар себя резал?
Крыть нечем: ― Было дело, резал. Но это ведь...
Облегченно: ― Ну вот, а вы говорите, Гайдар не убивал. Убивал как миленький. Он же чо-но-вец!
И как тут не привести характерный абзац из «Судьбы барабанщика»?
« ― Юрка, ― возразил я, ― никакого эскимо я не ел. Это вы ели, а я прямо пошел в темноте и сел на место.
― Ну вот! ― поморщился Юрка. ― Я купил на всех шесть штук. Я сидел с краю. Одно взял себе, остальные пять вам передал. Очень хорошо помню: как раз Чарли Чаплин летит в воду, все орут, гогочут, а я сую вам мороженое... Да ты помнишь, как Чарли Чаплин летит в воду?
― А помнишь, как только он вылез, веревка дернула ― и он опять в воду?
― И это помню.
― Ну, вот видишь! Сам все помнишь, а говоришь: не ел. Нехорошо, брат! »
Единственные засвидетельствованные мученики, принявшие смерть от гайдаровского пулемета, ― это цивилизованные немецкие национал-социалисты, заглянувшие в 1941 году с освободительной миссией в СССР. Прикрывая отступление партизанского отряда в лесу под Каневом, Гайдар положил их не один десяток. Гайдар стрелял, лейтенант М. Тонковид был вторым номером ― подавал ленты. Их пулеметный расчет задержал и отбросил отряд из двух сотен.
За подобный подвиг боец обычно получал орден ― в начале войны «Красную звезду». В конце, когда награды расточались охотнее, «Красного Знамени» или орден «Славы». А ведь это не один эпизод краткого партизанского периода Гайдара. До этого помог вывести полк из окружения. Отличился в боях под Киевом: на себе вынес из боя комбата И. Н. Прудникова ― тоже, по-хорошему, полагается орден; ходил с бойцами в разведку, взял «языка» ― еще орден или медаль «За отвагу»...
По совокупности, за один месяц (с 18 сентября, когда остался в окруженном Киеве, до 26 октября, дня гибели) писатель с избытком наработал на звезду Героя Советского Союза...
Лейтенант Тонковид войну пережил. Выжил и полковник Орлов, и комбат Прудников. Лейтенанты Сергей Абрамов и Василий Скрыпник (это их спас Гайдар на железнодорожной насыпи своим окриком: «Ребята, немцы!») тоже прошли всю войну. Все они были с Гайдаром в партизанском отряде под Каневом. Реальные свидетели его героической службы ― это вам не мифическая солоухинская бабка с коронным блюдом: мозги сына в деревянной миске.
А единственную боевую награду Гайдар получил аж в 1963 году ― посмертный орден «Отечественной войны» I степени. Тут Советская Родина проявила неожиданную скупость по отношению к погибшему герою.
Француз Экзюпери ― летчик-писатель, специалист по «тем, кого приручил» ― ушел на фронт, совершал вылет над океаном и не вернулся. Сгинул и стал мировой знаменитостью. Прекрасный романтический образ.
Но вот ей-богу, в сравнении с нашим Аркадием Петровичем, французский летчик больше похож на персонажа анекдота, героического митька, который, спасая даму, прыгает за борт лайнера ― «и сразу тонет».
Из сборника "Черная книга имен, которым не место на карте России." /Сост. С. В. Волков.- М., 2008 - с. 28-30.
"Аркадий Петрович Гайдар (настоящая фамилия — Голиков; 1904–1941) был сыном учителя из крестьян и дворянки. Его родители участвовали в революционных беспорядках 1905 г. и, опасаясь ареста, уехали в провинциальный Арзамас. Там будущий детский писатель учился в реальном училище и впервые опубликовал свои стихи в местной газете «Молот».
В 1919 г. он вступил в Красную армию и в РКП(б), стал помощником командира отряда красных партизан, действовавших в районе Арзамаса. Скрыв свой возраст, учился на командных курсах в Москве и Киеве, затем командовал ротой красных курсантов. Воевал на Польском и Кавказском фронте. В 1921 как командир запасного Воронежского полка отправлял маршевые роты на подавление Кронштадского восстания. Летом того же года, командуя 58-м отдельным полком, участвовал в подавлении Тамбовского крестьянского восстания. Столь высокое для семнадцатилетнего возраста назначение сам Голиков объяснял тем, что «много из высшего комсостава арестовано за связь с бандами», т. е. с повстанцами.
После уничтожения непокорных крестьян Гайдар продолжил службу в карательных частях особого назначения (ЧОН) — сначала в Тамьян-Катайском районе в Башкирии, затем в Хакассии. Здесь в зоне его ответственности оказался 2-й «боерайон», включающий в себя шесть нынешних районов на юге Красноярского края. Ему было приказано уничтожить отряд «императора тайги» И. Н. Соловьева, состоявший из местных крестьян и колчаковских офицеров. Не сумев справиться с этой задачей, Гайдар обрушился на местное население, не поддержавшее большевиков. Людей без суда и следствия расстреливали, рубили шашками, бросали в колодцы, не щадя ни стариков, ни детей. Основным объектом кровавой охоты молодого комиссара становились хакасы. В одном из хакасских сел, по рассказам местных жителей, он лично убил выстрелами в затылок более ста человек, выстроенных у края обрыва. В другом селе, взяв заложников, посадил их в баню, угрожая, что расстреляет всех, если они утром не скажут, «где скрываются бандиты». И сам на утро исполнил эту угрозу: снова выстрелами в затылок. Для выслеживания неуловимого Соловьева Гайдар вербовал агентов из местного населения, расплачиваясь за информацию дефицитной мануфактурой. Местные советские руководители постоянно жаловались на Гайдара Например, в письме волостного исполкома, посланном с нарочным из села Курбатова в Ачинск, говорится: «Прибывший отряд сразу пустил в ход плети, которые, по нашим мыслям, должны существовать в области преданий… а не проявляться теперь при Советской власти».
Конец бесчинствам Гайдара пришел лишь после того, как он, несмотря на приказ начальства доставить пленных в штаб для допроса, лично расстрелял их, не желая выделять людей для конвоя. Командующий ЧОНом губернии В. Какоулин был вынужден признать: «Голиков по идеологии неуравновешенный мальчишка, совершивший, пользуясь служебным положением, целый ряд преступлений». Гайдар был вызван в Красноярск для объяснения; его исключили из партии, сняли с должности и направили на психиатрическое освидетельствование. Консилиум, нашел «истощение нервной системы в тяжелой форме на почве переутомления и бывшей контузии, с функциональным расстройством и аритмией сердечной деятельности» (из письма Гайдара сестре Наташе 17 января 1923 г.). Пройдя курсы лечения в Красноярске, Томске и Москве, Гайдар отправляется сначала в полугодовой, а затем — в бессрочный отпуск «с сохранением содержания».
В 1925 г. он написал свою первую повесть «В дни поражений и побед». Редактор посоветовал молодому автору начать мирную жизнь, и он уехал работать корреспондентом сначала в Донбасс, а потом на Урал. Гайдар работал в местных газетах; в Перми он женился на семнадцатилетней комсомолке Лие Лазаревне Соломянской, усыновив ее сына Тимура. После публикации рассказа «Р.В.С.» к Гайдару пришло признание, и семья переехала в Москву. Но в 1931 г. жена вместе с сыном ушла от него. Причиной ухода был алкоголизм писателя.
Гайдар тосковал, не мог работать и уехал в Хабаровск корреспондентом газеты «Тихоокеанская звезда». Знавший его в это время Борис Закс писал: «Мне пришлось за мою долгую жизнь иметь дело со многими алкоголиками — запойными, хроническими и прочими. Гайдар был иным, он зачастую бывал „готов“ еще до первой рюмки» И еще: «Гайдар резался. Лезвием безопасной бритвы. У него отнимали одно лезвие, но стоило отвернуться, и он уже резался другим. Попросился в уборную, заперся, не отвечает. Взломали дверь, а он опять режется. Увезли в бессознательном состоянии… При этом не похоже было, что он стремился покончить с собой; он не пытался нанести себе смертельную рану».
Душевный недуг (маниакально-депрессивный психоз на фоне хронического алкоголизма) не помешал Гайдару создать произведения, поставившие его в первый ряд советских детских писателей. Но громкий успех не избавлял его от груза совершенных когда-то преступлений. «Снятся мне убитые мною в юности на войне люди», — писал он в дневнике. Постоянные запои мешали нормальной работе.
С началом новой войны Гайдар попросился на фронт. Когда в октябре 1941 г. партизаны отряда, в котором он был военным корреспондентом, напоролись на немцев, Гайдар вскочил во весь рост и крикнул своим товарищам: «Вперед! За мной!» Это была смерть, похожая на самоубийство. Другие партизаны спаслись.
Имя Гайдара очень часто носят детские учреждения: школы, библиотеки, детские дома."
"3 июня 1922 г. Особым отделом губернского отдела ГПУ было заведено дело № 274. Аркадия Голикова обвиняли в злоупотреблении служебным положением. После проведения спецкомиссии её начальник потребовал расстрела для командира-карателя. В ноябре 1924 г. Гайдар был уволен с выдачей выходного пособия по болезни из РККА. Видимо, на него постоянно шли донесения, и руководство решало, что делать с неуправляемым командиром, потому что незадолго до увольнения пришла телеграмма из штаба войск ЧОН: «Командиру 6-го сводного отряда. Сообщаю резолюцию комЧОНгуба о Голикове: «Арестовывать ни в коем случае. Отозвать. Какоулин». Аркадия Голикова исключили из партии, сняли с должности, и он был направлен на психиатрическое освидетельствование.
После этого Гайдар часто оказывался на больничной койке в психиатрических больницах. Из дневника А. Гайдара. Хабаровск. 20 августа 1931 г., психбольница: «Очень хочется крикнуть: «Идите к чёртовой матери!» Но сдерживаешься. За свою жизнь я был в лечебницах раз, вероятно, 8 или 10 - и всё-таки это единственный раз, когда эту Хабаровскую, сквернейшую из больниц, я вспомню без озлобления, потому что здесь будет неожиданно написана повесть о «Мальчише-Кибальчише».(...)
14 февраля 1941 г., из письма к писателю Р. Фраерману: «Образовалась привычка врать от начала до конца, и борьба с этой привычкой у меня идёт упорная и тяжёлая, но победить я её не могу... Иногда хожу совсем близко от правды, иногда вот-вот - и, весёлая, простая, она готова сорваться с языка, но как будто какой-то голос резко предостерегает меня: берегись! Не говори! А то пропадёшь! И сразу незаметно свернёшь, закружишь... и долго потом рябит у самого в глазах - эк, мол, куда ты, подлец, заехал!..»
Самые страшные строки Аркадий Гайдар написал в полубреду, во время очередной затяжной депрессии: «Снились люди, убитые мной в детстве...» Он хотел, чтобы его услышали, чтобы простили. Скорее всего, он всю свою жизнь раскаивался в «грехах юности»." http://www.aif.ru/culture/article/46828
Настоящая фамилия - Голиков (1904-1941) был сыном учителя из крестьян и дворянки. Его родители участвовали в революционных беспорядках 1905 г. и, опасаясь ареста, уехали в провинциальный Арзамас. Там будущий детский писатель учился в реальном училище и впервые опубликовал свои стихи в местной газете «Молот».
В 1919 г. он вступил в Красную армию и в РКП(б), стал помощником командира отряда красных партизан, действовавших в районе Арзамаса. Скрыв свой возраст, учился на командных курсах в Москве и Киеве, затем командовал ротой красных курсантов. Воевал на Польском и Кавказском фронте. В 1921 как командир запасного Воронежского полка отправлял маршевые роты на подавление Кронштадского восстания. Летом того же года, командуя 58-м отдельным полком, участвовал в подавлении Тамбовского крестьянского восстания. Столь высокое для семнадцатилетнего возраста назначение сам Голиков объяснял тем, что «много из высшего комсостава арестовано за связь с бандами», т.е. с повстанцами.
После уничтожения непокорных крестьян Гайдар продолжил службу в карательных частях особого назначения (ЧОН) - сначала в Тамьян-Катайском районе в Башкирии, затем в Хакассии. Здесь в зоне его ответственности оказался 2-й «боерайон», включающий в себя шесть нынешних районов на юге Красноярского края. Ему было приказано уничтожить отряд «императора тайги» И.Н. Соловьева, состоявший из местных крестьян и колчаковских офицеров.
Не сумев справиться с этой задачей, Гайдар обрушился на местное население, не поддержавшее большевиков. Людей без суда и следствия расстреливали, рубили шашками, бросали в колодцы, не щадя ни стариков, ни детей. Основным объектом кровавой охоты молодого комиссара становились хакасы. В одном из хакасских сел, по рассказам местных жителей, он лично убил выстрелами в затылок более ста человек, выстроенных у края обрыва. В другом селе, взяв заложников, посадил их в баню, угрожая, что расстреляет всех, если они утром не скажут, «где скрываются бандиты». И сам на утро исполнил эту угрозу: снова выстрелами в затылок. Для выслеживания неуловимого Соловьева Гайдар вербовал агентов из местного населения, расплачиваясь за информацию дефицитной мануфактурой. Местные советские руководители постоянно жаловались на Гайдара.
Например, в письме волостного исполкома, посланном с нарочным из села Курбатова в Ачинск, говорится: «Прибывший отряд сразу пустил в ход плети, которые, по нашим мыслям, должны существовать в области преданий… а не проявляться теперь при Советской власти».
Конец бесчинствам Гайдара пришел лишь после того, как он, несмотря на приказ начальства доставить пленных в штаб для допроса, лично расстрелял их, не желая выделять людей для конвоя. Командующий ЧОНом губернии В. Какоулин был вынужден признать: «Голиков по идеологии неуравновешенный мальчишка, совершивший, пользуясь служебным положением, целый ряд преступлений.»
Гайдар был вызван в Красноярск для объяснения; его исключили из партии, сняли с должности и направили на психиатрическое освидетельствование.
Консилиум, нашел «истощение нервной системы в тяжелой форме на почве переутомления и бывшей контузии, с функциональным расстройством и аритмией сердечной деятельности»
(из письма Гайдара сестре Наташе 17 января 1923 г.). Пройдя курсы лечения в Красноярске, Томске и Москве, Гайдар отправляется сначала в полугодовой, а затем - в бессрочный отпуск «с сохранением содержания».
В 1925 г. он написал свою первую повесть «В дни поражений и побед». Редактор посоветовал молодому автору начать мирную жизнь, и он уехал работать корреспондентом сначала в Донбасс, а потом на Урал. Гайдар работал в местных газетах; в Перми он женился на семнадцатилетней комсомолке Лие Лазаревне Соломянской, усыновив ее сына Тимура. После публикации рассказа «Р.В.С.» к Гайдару пришло признание, и семья переехала в Москву. Но в 1931 г. жена вместе с сыном ушла от него. Причиной ухода был алкоголизм писателя.
Гайдар тосковал, не мог работать и уехал в Хабаровск корреспондентом газеты «Тихоокеанская звезда». Знавший его в это время Борис Закс писал:
«Мне пришлось за мою долгую жизнь иметь дело со многими алкоголиками - запойными, хроническими и прочими. Гайдар был иным, он зачастую бывал "готов" еще до первой рюмки».
И еще: «Гайдар резался. Лезвием безопасной бритвы. У него отнимали одно лезвие, но стоило отвернуться, и он уже резался другим. Попросился в уборную, заперся, не отвечает. Взломали дверь, а он опять режется. Увезли в бессознательном состоянии… При этом не похоже было, что он стремился покончить с собой; он не пытался нанести себе смертельную рану».
Душевный недуг (маниакально-депрессивный психоз на фоне хронического алкоголизма) не помешал Гайдару создать произведения, поставившие его в первый ряд советских детских писателей.
Но громкий успех не избавлял его от груза совершенных когда-то преступлений. «Снятся мне убитые мною в юности на войне люди»
, - писал он в дневнике. Постоянные запои мешали нормальной работе.
С началом новой войны Гайдар попросился на фронт. Когда в октябре 1941 г. партизаны отряда, в котором он был военным корреспондентом, напоролись на немцев, Гайдар вскочил во весь рост и крикнул своим товарищам: «Вперед! За мной!» Это была смерть, похожая на самоубийство. Другие партизаны спаслись.
Имя Гайдара очень часто носят детские учреждения, школы, библиотеки.
____________________________________
"Черная книга имен, которым не место на карте России",
Библиотечка россиеведения, Выпуск 11
С.В. Волков. М., «Посев», 2004. 240 с., ISBN 5-85824-155-7
Звонкий псевдоним и всенародная слава не спасли писателя Аркадия Гайдара от памяти о собственном прошлом - расправах, которые чинил в свое время над мирным населением юнец Аркадий Голиков с ушибленной головой и всесильной должностью комбата ЧОН - Частей особого назначения. Но как тот же самый человек в недолгие периоды между пребыванием в психушке и тяжкими запоями умудрился создать светлых героев романтичной книжной страны Гайдарии - вот удивительная литературная загадка, над которой биографы писателя бьются по сей день.
Снились люди, убитые мной в детстве
В тридцатые годы прошлого века зимними вечерами на огонек московской квартиры писателя Рувима Фраермана неизменно собирались молодые литераторы - обменивались новостями, читали друг другу свое, только что из-под пера, яростно спорили и просто веселились. Одним из завсегдатаев был Аркадий Гайдар. Это он, как бы пародируя пушкинский «Арзамас», обозвал литературные посиделки Конотопами: ежевечерний тесный круг - Малый Конотоп, раз в неделю сборище побольше - Средний Конотоп, а уж когда раз в месяц набегало человек до двадцати - Большой Конотоп.
По воспоминаниям К. Паустовского, «возникало поразительное соревнование эпиграмм, рассказов, неожиданных мыслей, поражавших своей щедростью и свежестью… Сюжеты, темы, выдумки и наблюдения бродили в нас, как молодое вино… Гайдар всегда приходил с новыми шутливыми стихами. Я помню одно, где Гайдар в очень трогательных тонах предавался размышлениям о своей будущей смерти: «Конотопские женщины свяжут На могилу душистый венок, Конотопские девушки скажут: Отчего это вмер паренек…» Стихи кончались жалобным криком: «Ах, давайте машину скорее! Ах, везите меня в Конотоп!» Смех порой не затихал до утра».
Никто не подозревал, что шутка Гайдара невзначай приоткрывала тоску о невозможном - о забвении такой тьмы в дремучих глубинах его души, что и самому было жутко заглядывать. Мало кто из его приятелей знал о странных припадках, когда хватал он вдруг бритву и начинал полосовать себя. «Я был молод, ничего подобного отроду не видывал, и та страшная ночь произвела на меня ужасающее впечатление,
- решился лишь через полвека поведать об этом в зарубежной публикации журналист и писатель Борис Закс, - Гайдар резался. Лезвием безопасной бритвы. У него отнимали одно лезвие, но стоило отвернуться, и он уже резался другим. Попросился в уборную, заперся, не отвечает. Взломали дверь, а он опять - режется, где только раздобыл лезвие. Увезли его в бессознательном состоянии, все полы в квартире были залиты свернувшейся в крупные сгустки кровью… Я думал, он не выживет… При этом не похоже было, что он стремится покончить с собой, он не пытался нанести себе смертельную рану, просто устраивал своего рода «шахсей-вахсей» (религиозное самоистязание. - Ред.). Позже мне случалось видеть его в трусах. Вся грудь и руки ниже плеч были сплошь - один к одному -покрыты огромными шрамами. Ясно было, он резался не один раз».
В дневниках Гайдара об этих припадках
- ни слова. Для секретных записей он придумал шифр. Записывал, к примеру, что вновь мучили его повторяющиеся сны, и дальше лишь помечал: сны «по схеме 1», «по схеме 2»… Но как-то потерял, видно, контроль над собой, и прорвалось открытым текстом: «Снились люди, убитые мной в детстве».
В рамках официальной биографии этот вопль души не слишком выпадал из контекста. Известно было, что с детства Аркадий Гайдар, тогда - Голиков, воспринимал жизнь как захватывающую игру в войнушку. Иное дело, что война шла настоящая - кровавая, братоубийственная - гражданская. Лишь в новейшее время выяснилось: юнец так страшно заигрался, ошалевший от данного ему права казнить и миловать, что его вынуждены были круто остановить его же начальники, отнюдь не отличавшиеся кротким нравом, сами имевшие на счету груды жертв в той мясорубке. Так которые из убитых снились Гайдару?
Печать на крови
То, о чем хотел и не мог забыть Гайдар, открылось более чем через полстолетия на разоблачительной волне 80-х. В память людей - свидетелей красного террора в Хакасии черными буквами впечаталось имя Голикова. Об этом - в книге В. Солоухина «Соленое озеро».
Есть в Хакасии озеро - когда-то его называли Божьим, потом стали звать просто Большим. В нем местные рыбу не ловят начиная с 20-х, когда появился в тех краях Аркадий Голиков, восемнадцатилетний комбат ЧОН - Частей особого назначения. Страшным правом наделяло «особое назначение» его полномочного представителя. По приказу Голикова в прорубь под лед живьем заталкивали местных жителей - так он расправлялся с заложниками за то, что не мог ни от кого добиться, где скрывается банда Соловьева, на уничтожение которой его сюда направили. Столько людей было утоплено в том озере, рассказывали старожилы, что ловля рыбы, кормившейся человечиной, стала здесь негласным табу на многие десятилетия. Так которые из убитых снились Гайдару? Может быть, те, утопленные в озере?
А может быть, снилось попавшее под распаленную его ярость население целой деревни, семьдесят шесть человек - среди них были старухи и дети, которых он «выстроил в одну шеренгу, поставил перед ними пулемет: «Не скажете, всех перекошу». Не сказали. Сел за пулемет и… всех…»
Сколько же их, собственноручно или по его приказу застреленных и замученных, должно было сниться Гайдару, если опыт подобных расправ он набирал с пятнадцати лет!
Он родился в 1904 году. В 1818-м ушел в Красную армию, было ему всего четырнадцать. А уже следующим августом 1919-го в его послужном списке обозначена должность, дававшая несовершеннолетнему пацану право на беспощадный террор: «Комиссар отряда курсантов, усмирявших кубанских казаков». Не осталось свидетельств о действиях Голикова той поры, но публикуемые во множестве документы о так называемом «расказачивании» дают представление, какую «доблесть» следовало проявить в отношении казаков и их семей, чтобы получить еще более широкие полномочия. А он получил: в семнадцать лет приказом командующего войсками Тамбовской губернии Михаила Тухачевского был назначен командиром 58-го отдельного полка по борьбе с бандитизмом.
Из Солоухина: «…Издал Свердлов декрет «О расказачивании России». То есть об истреблении донских и кубанских казаков. И окружены были области Войска Донского и кубанское казачество, и жгли станицы и расстреливали за одну ночь все население той или иной станицы вместе с детьми и женщинами. Две недели длилось это бесчинство. Кто же это все делал? Не строевые, не полевые, не боевые части Красной армии. Это делали Части особого назначения. Сокращенно - ЧОН…
Не успели отгреметь залпы расстре-ливателей на Дону и Кубани, восстало крестьянство в Тамбовской губернии. Не выдержали грабежа, продразверстки, продотрядов, голода, доводившего до людоедства и детоедства, - восстали. В Тамбовском восстании участвовало около двухсот тысяч человек, а возглавил его тридцатичетырехлетний А. С. Антонов.
Против тамбовских мужиков двинули регулярную армию под командованием Тухачевского. Но так как главным средством борьбы с восставшими была система заложничества, то Тухачевский не мог обойтись без Частей особого назначения. Делалось так. Ушел мужчина из семьи к Антонову, арестовывалась вся его семья. Ушли из деревни к Антонову несколько мужчин, арестовывалась (а то и просто сжигалась) вся деревня. А ведь заложников надо потом расстреливать. Как же тут обойтись без ЧОНа? К Тухачевскому послали Аркадия Голикова. У голиковского биографа об этом написано: «…разговор с Тухачевским вышел короткий. Михаил Николаевич сказал, что пригласил его (Голикова) поближе познакомиться, что хотя мятеж как таковой в целом ликвидирован, работы все равно еще много…» Ну, к такой работе Голикову, несмотря на молодость лет, было уже не привыкать…»
К тому времени юный Голиков успел получить травму, повлиявшую не лучшим образом на состояние его психики - ударной волной от взрыва снаряда его сбросило с лошади, и он сильно ушиб правую часть головы. С недолеченной контузией, зато с «боевым» опытом, твердо усвоивший, что нет мирного населения в гражданской войне - только свои и враги, а с врагами следует поступать беспощадно, после Тамбовщины он был направлен в Хакасию для уничтожения повстанческого отряда Соловьева.
Из Солоухина: Свидетельствует Г. Ф. Топанов, хакасский писатель. «Ранним весенним утром 1922 года в наш аул Тогыр Чул, что прилепился к отрогам Кузнецкого Ала-Тау, въехало пятеро вооруженных всадников. Остановившись на дороге, они позвали моего отца, стоявшего у калитки. Я играл в соседнем дворе. Побежал на шум. Кричал один из всадников на моего отца. Это был высокий, совсем молодой парень. На голове папаха, очень нам знакомая по фото и картинкам времен Гражданской войны. Она была сдвинута набок. Таким мне запомнился легендарный герой, «всадник, скачущий впереди», красный командир Аркадий Голиков-Гайдар. Он размахивал нагайкой. Потом он выхватил маузер, выстрелил. Отец упал. Раздался еще один выстрел. Всадники тут же развернулись, ускакали по дороге. Помню, я присел около отца, смотрел на его окровавленное лицо. Вот и все, что помню об отце. Потом говорили, что наша бабушка собирала мозги своего сына в деревянную чашку…»
Занесся молодой комбат, возомнил себя вершителем судеб и, видно, удивился, когда из Красноярска получил от начальства предписание явиться в центр для выяснения неких обстоятельств. Оказалось, что даже по чоновским меркам он превысил допустимый уровень кровопускания. Солоухин предполагает, что кто-то наверху сообразил: действия Голикова - беспредел политический, ибо настраивает хакасов враждебно по отношению к русским, а ведь советская власть воспринималась как власть русская. Срочно придумали смехотворный по тем временам повод - комбат должен был направить неких пленных в центр, но преступно расстрелял их, ибо не нашел свободных людей для конвоя. Повод этот дал потом возможность биографам горячо спорить: скольких же пленных он расстрелял. Одни называли 16 человек, другие - вполовину меньше, третьи - что пустил он в расход «всего» четверых. Как будто это число что-то меняло в устроенной чоновцами бойне.
Из Солоухина: «Нет стенограмм разбирательства этого дела, но есть заключение по делу № 274. В этом заключении командующий ЧОН губернии В. Какоулин написал: «Мое впечатление: Голиков по идеологии неуравновешенный мальчишка, совершивший, пользуясь своим служебным положением, целый ряд преступлений»… Председатель одной из проверочных комиссий, а именно т. Виттенберг, потребовал для Голикова суда и высшей меры наказания, то есть расстрела. Биографы Голикова утверждают, что суд не состоялся. Научный сотрудник Института истории Хакасии Сергей Михайлович Тодышев уверял меня, что суд был и что Голикова приговорили к расстрелу, но что Тухачевский, находясь в то время на высоте государственного положения, спас своего бывшего подчиненного, отозвав его из Красноярска в Москву «для лечения». И то и другое правдоподобно, ибо к этому времени всем стало ясно, что Голикова нужно лечить. Что он не просто убийца (все чоновцы -убийцы), но что он убийца - псих, что он убийца - маньяк».
О том, что с головой у Голикова было не все в порядке, подозревали и те, кто оказывался очевидцем странного ритуала, которым тот сопровождал перевербовку захваченных им лазутчиков Соловьева. Рассказывают, что он писал на куске полотна (бумаги не было): такой-то «состоит у меня разведчиком. Начальник боерайона ЧОН 2 Голиков». Затем выхватывал нож, надрезал себе руку, макал печать в кровь и припечатывал к тряпице. Впечатление производил неизгладимое, шоковое.
Где мой черный пистолет?
Нет причин не доверять Солоухину, когда он опирается на документы и свидетельства очевидцев. Однако, войдя в раж, он готов додумать там, где фактов нет, но очень хочется. Это касается, в частности, детства Гайдара. Загадочная запись в дневнике «Снились люди, убитые мной в детстве» приводит Солоухина к ничем не обоснованной догадке: еще до ухода в армию мальчишка кого-то убил.
Он даже знает - кого: «И возникает в мучительных снах, в кошмарах тема трех молодых прекрасных женщин, трех сестер-арзамасок. Если бы одна, было бы понятнее и проще. Мало ли? Ну влюбился подросток в русскую красавицу, если даже и старше его, и была недоступна, недосягаема и осталась светлой памятью на всю остальную жизнь. Но почему - три? И почему они приходили потом к взрослому чоновцу не светлой сказкой, а тяжелым кошмаром?.. Документировать… невозможно, но подсказывает интуиция: уж не хлопнул ли их (курсив ред.) юный р-революционер? Ведь, небось, сестры-то были дворянки или, во всяком случае, интеллигентки».
Пока читатель не разобрался, что было, а чего не было, последующий солоухинский домысел уже твердо базируется на только что выдуманных убийствах как на факте, не требующем доказательств: «Видимо, догадываясь о кровавых проделках отпрыска или даже зная о них, мать и упросила своего знакомого взять Аркашу поскорее в отряд (чоновский отряд). С чоновца, если даже что-нибудь и открылось бы - взятки гладки. И потом, было ясно, что отряд из Арзамаса скоро уйдет. Для Голикова было: чем скорее, тем лучше».
А вот это уже - откровенная ложь со стороны писателя Солоухина, противоречащая историческим фактам. Не было «кровавых проделок» и не было чоновских отрядов в 18-м - они начали создаваться лишь через год. Однако картина, которой не хватало Солоухину для полной законченности образа, создана. Так запускается сенсация.
Будем все же придерживаться известных фактов.
В детстве Аркадий Гайдар, как все мальчишки его времени, бредил подвигами и даже пытался сбежать на войну - ему было девять лет, когда началась Первая мировая. Он родился в семье, где наслышался горячих революционных речей. Отец Петр Исидорович был из крестьян, мать Наталья Аркадьевна - дворянского обедневшего рода, имела отдаленное отношение к потомкам Лермонтова. Оба были учителями, оба поверили в Февральскую революцию 1905 года и приняли участие в ее событиях в масштабах города Льгова Курской губернии. Потому, когда пошли аресты, им пришлось стронуться с места. Родным городом Гайдар всегда считал Арзамас - он жил там с восьми лет. Как все мальчишки, сбегал с уроков, чтобы провожать эшелоны на фронт. С одним из эшелонов уехал отец. Драпануть на войну первоклашке не удалось - его перехватили на одной из станций.
Октябрь 17-го года перевернул жизнь в Арзамасе, город стал одним из революционных центров. Тринадцатилетний Аркадий путался у взрослых под ногами, напрашивался в патруль, «стал у нас вроде связного и разведчика», рассказывала через много лет одна из старых революционерок. Тогда же втихаря он раздобыл маузер. «Оружие привозили и продавали солдаты, - свидетельствует исследователь жизни и творчества Гайдара Б. Камов. -«Нижегородский листок» печатал объявления: «Продается малодержаный револьвер с коробкой патронов». Он носил короткоствольный плоский маузер в кармане брюк». Иметь маузер, да не пострелять -слишком большое искушение для пацана. Стрелял с дружком по окнам собора - это было. И был неумышленный выстрел в классе, когда одноклассники пытались отобрать оружие, - через много лет Гайдар опишет этот эпизод в повести «Школа». Но даже при патрулировании ему не пришлось пускать маузер в дело.
Своей активностью пацан так намозолил всем глаза, что никто не удивился, когда он обзавелся поручителями и в 1918-м подал заявление: «В комитет партии коммунистов. Прошу принять меня в Арзамасскую организацию РКП(б)» (ячейки комсомола еще не было). Решение приняли положительное, но осторожное: «Принять А. Голикова в партию с правом совещательного голоса по молодости и впредь до законченности партийного воспитания». Однако воспитывать было некогда. Через три месяца четырнадцатилетний большевик, попрощавшись с зареванными матерью и тремя сестренками, ушел в Красную армию. Так, по сути, закончилось детство Аркадия Голикова. И как бы к этому ни относиться, стоит признать: никто не стал бы принимать в амбициозную большевистскую партию образца 18-го года мальчишку, запятнавшего себя в мирной жизни «кровавыми проделками».
Филаша, выпьем, дурак!
В какой момент заканчивается ослепленный «революционной необходимостью» яростный Аркадий Голиков и начинается писатель-романтик, добрый друг детей Аркадий Гайдар? Неужто это - один человек? Можно лишь строить предположения о том, как круто повернувшееся колесо судьбы заставило отставного комбата что-то в ней понять и ужаснуться. Иначе откуда сны «по схемам», и припадки, и запои… Может быть, он убегал от самого себя в свои книги, в выдуманную жизнь с чистым и светлым горизонтом, в которой разделение на своих и врагов было четким, и потому не было вопроса, на чьей стороне правда - разумеется, на стороне его отважных и сильных духом героев. В этом ясном мире он назывался уже Гайдаром.
Есть разные версии, откуда взялся псевдоним. На вопросы он отвечал уклончиво, посмеивался. Самой романтичной расхожей версией, но и самой надуманной была красивая легенда о том, что в монгольском языке это слово означает «всадник, скачущий впереди».
Свой, мрачный, вариант изложил Солоухин: Гайдар - от хакасского слова «хайдар», что переводится как вопрос «куда?». Вроде бы Голиков в общениях с жителями только и твердил: «хайдар?», допытываясь, куда ушел Соловьев. Так его будто бы и прозвали. Однако псевдоним - не прозвище. Трудно представить себе, чтобы по собственной воле писатель взял себе имя, напоминающее о собственном зверстве.
Самое правдоподобное - шифр. Еще в Арзамасе Аркадий со школьным другом придумали игру - изобретательно зашифровывали все что ни попадя. Он вернулся в детство, создав причудливую аббревиатуру из букв своего имени и города: Голиков Аркадий из Арзамаса, где «из» было заменено на французское «д’», как в имени д’Артаньян. Получилось: Г(оликов) А(ркади)ЙДАР(замас). Головоломно, но по духу - очень на него похоже.
Это имя первыми узнали читатели Перми. После больничных передряг и периода растерянности, когда его комиссовали подчистую (но не за действия в Хакасии - а по здоровью), ему только и осталось, что взяться за журналистику. Помотавшись по стране, в 1925 году он осел в Перми, обосновался в газете «Звезда». Работалось и жилось легко, прошлое забилось в темные закоулки памяти - его заслонила любовь. Он женился на семнадцатилетней журналистке Лии Соломянской, родился сын Тимур. За год с небольшим Гайдар опубликовал около трех десятков рассказов и очерков и четыре повести, самая известная из них -«Р.В.С».
Безоблачное житье-бытье прервал скандал. Надо же было Гайдару сделать героем фельетона судебного следователя Филатова. Тот поднял бучу и довел дело до суда. Факты, изложенные в публикации, опровергнуть было невозможно, и обвинение в клевете рассыпалось. Но суд все же признал Гайдара виновным в оскорблении - придуманный автором собеседник Филатова обращался к тому со словами: «судейская душа, Филаша, выпьем, дурак». С того дня осторожный редактор газеты стал придираться к каждому слову, завернул несколько фельетонов. Гайдар перебрался в Свердловск, а затем в Москву.
Не к добру перебрался. Там Лия нашла новую любовь. Гайдар затосковал, запил. Из дневника: «А, в общем, - сутолока, вечеринки. И оттого, что некуда мне девать себя, не к кому запросто зайти, негде даже ночевать… В сущности, у меня есть только три пары белья, вещевой мешок, полевая сумка, полушубок, папаха
— и больше ничего и никого… Ночевки
- где придется. Деньги, безденежье, опять деньги. Относятся ко мне очень хорошо, но некому обо мне позаботиться, а сам я не умею».
Потом была работа в хабаровской газете «Тихоокеанская звезда», и снова Москва, и Клин, где он вновь женился и обзавелся приемной дочкой Женей. Выходили книги «Школа», «Дальние страны», «Военная тайна», «Голубая чашка»… Росла популярность. А его терзала раздвоенность, изводили сны, надвигались тени прошлого, и он все чаще проваливался в запои, резался бритвой, попадал в психушки и письма оттуда писал отчаянные.
Из письма Р. Фраерману: «Тревожит меня мысль - зачем я так изоврался. Казалось, нет никаких причин, оправдывающих это постоянное и мучительное вранье, с которым я разговариваю с людьми… образовалась привычка врать от начала до конца, и борьба с этой привычкой у меня идет упорная и тяжелая, но победить я ее не могу… Иногда хожу совсем близко от правды, иногда - вот-вот - и веселая, простая, она готова сорваться с языка, но как будто какой-то голос резко предостерегает меня - берегись! Не говори! А то пропадешь!»…
Что бы ни имел в виду Гайдар под этими «изоврался» и «берегись», поступки его свидетельствовали об открытой смелости, граничащей с безрассудством. В годы репрессий, когда он узнал, что арестовали его первую жену, он не раздумывая кинулся звонить всесильному Ежову: «За что ты мою Лийку арестовал!» Когда бессонными ночами люди с биением сердца прислушивались, по чью душу вновь грохочут сапоги на лестнице, он написал «Судьбу барабанщика», о мальчишке, отца которого арестовали. И взмокший от страха редактор переправлял повесть, чтобы получилось, что арестовали его за банальное воровство. Но оказалось - гайдаровский подтекст заштриховать невозможно.
Рикошетом с Гражданской
Никто никогда не видел Гайдара в штатской одежде. Гимнастерка, командирский ремень, сапоги, шинель, папаха. Военизированная одежда соответствовала внутреннему настрою.
Этот суровый настрой рефреном звучит в каждой его книге. Мир его героев-детей
- отражение мира взрослых без скидок на возраст - они погибают во имя светлых идеалов, разделяются на белых и красных
- один не выживет, если не убьет другого, борьба идеологий разделяет их мир. Даже самая поэтичная вещь Гайдара «Голубая чашка» не обходится без эпизодов, где
в очарование летнего умиротворенного пейзажа вторгаются военные учения или воспоминание о днях былых: «А того не знала глупая Маруся, что не ждет никогда Красная Армия, чтобы ее просили. А сама она мчится на помощь туда, где напали белые. И уже близко от Маруси продвигаются по степи наши красноармейские отряды. И каждая винтовка заряжена на пять патронов, а каждый пулемет - на двести пятьдесят»…
Аркадий Голиков, свято поверивший в коммунизм и ослепленно ринувшийся в борьбу за советскую власть, никуда не делся, он в этих книгах. И Аркадий Гайдар в своей полувоенной одежде никогда не покидал Гражданскую - его герои продолжили ее в своей детской, на поверку не такой уж мирной жизни. Впрочем, это отражало настрой всей страны.
И все же даже в этой черно-белой, без нюансов, жизни был момент - у Гайдара сработали тормоза. Его, такого непримиримого, замутило от аморального запашка, которым несло от истории с Павликом Морозовым. Была заказана повесть, в которой зарубленный топором 12-летний мальчишка должен был стать символом борьбы за колхозный строй. Гайдар вначале взялся, получил аванс и даже написал пару глав. Однако по мере углубления в материал понял, что занимается фальсификацией. Отказываться было поздно - первые главы напечатаны в журнале. Он ушел в спасительный запой. И больше никогда не возвращался к этой теме.
Зато знаменитый Тимур с его командой шагнул в повесть из реального события. Заболел сын приятеля Гайдара, срочно потребовалось лекарство, но времени объезжать аптеки одну за другой не было. Гайдар собрал мальчишек двора, выдал по бумажке с названием препарата и разослал в разные концы города. Лекарство было редким, все же один из пацанов нашел его. Азарт, с которым ребята кинулись на помощь, подал Гайдару идею повести. Вначале она называлась «Дункан и его команда», но против нерусского имени стеной встал идеологический отдел ЦК. После долгого перебора имен («Вася и его команда»? «Степа и его команда»? - злился автор, они сами не понимают, что это - не звучит?!) Гайдар остановился на имени сына. И не его была вина, что стихийно возникшая среди ребятни игра в Тимура была введена идеологическими чиновниками в ранг принудительного «тимуровского движения».
В 41-м, с началом войны, Гайдар стал рваться на фронт. С его букетом болезней и психических отклонений получил отказ. Он добился командировки в район боев, в Киев, в качестве корреспондента «Комсомольской правды». Первый же очерк «У переправы» был вынесен им из атаки, в которую он ринулся вслед за ротой. В том бою он добыл трофейный автомат и очень этим гордился. Последний из переданных им очерков рассказывал о ночном поиске, в который он ходил вместе с разведчиками. Во время беспорядочного отступления армии Гайдар пропал и лишь позже обнаружился в партизанском отряде.
Дальнейшие сведения отрывочны. Известно, что был он в отряде пулеметчиком и в стычках с немцами отважно отражал их натиск. И еще - он много писал, вел дневник отряда и всегда носил записи при себе.
Гайдар погиб в том же 41-м, 26 октября. Он и еще четыре партизана отправились к схрону с продуктами, чтобы пополнить запасы. У домика путевого обходчика их ждала засада. Первым это заметил Гайдар. Предупредить товарищей он мог единственным образом, и он это сделал - поднялся и крикнул: «Ребята! Немцы!» Тут же его скосила пулеметная очередь.
Остальные спаслись, но не смогли спасти записи Гайдара - они попали в руки врагов. Не немцев - полицаев. На этом участке леса, рассказывали впоследствии деревенские жители, немцев не было, он находился под контролем полицаев. А поскольку те были из местных, то и имя убийцы Гайдара местные охотно назвали - Яков Воропай. Говорят, он потом повесился.
Известно, что к немецким захватчикам переходили, как правило, люди, пострадавшие при раскулачивнии и расказачивании. Выходит, по большому счету, Голиков-Гайдар погиб от рук тех, кого сам беспощадно истреблял в Гражданскую. Судьба завершила мистический круг. Как будто это о нем строки окуджавской песни: «Я все равно паду на той, на той единственной, гражданской, и комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной».
